Занимай и властвуй: почему правительство отказалось от идеи «патриотических» облигаций

Кредитная история государства заставляет с настороженностью относится к новым проектам «сравнительно честного» отъема денег у населения Поделиться

Идея «патриотического займа» умерла, не успев родиться: сообщение о том, что такая идея обсуждается в правительстве, было, как известно, тотчас же решительно опровергнуто Минфином. Но сказка — если это действительно была сказка — оказалась, как водится, с намеком. Прошло несколько дней и финансовое ведомство презентовало целый пакет инициатив по привлечению в экономику денег населения.

Фото: freepik

Речь идет, в частности, о так называемых инвестсчетах третьего типа, о системе долгосрочных сбережений и о программе долевого страхования жизни. Механизмы сильно отличаются друг от друга, но суть всех идей — и мертворожденной, и тех, которым дан ход, — примерно схожа. Суть раскрывается словами свежего президентского послания: «Везде в мире важным источником инвестиционных ресурсов являются долгосрочные сбережения граждан, и у нас также нужно стимулировать их приток в сферу инвестиций».

В переводе с государственно-политического: государству и экономике — что сегодня практически тождественно — срочно нужны деньги. Причем не просто деньги, а деньги «длинные», то есть такие, которыми можно пользоваться не месяцы, а долгие годы. И наиболее перспективным кредитором, как следует из сказанного, власть считает нас с вами, население. Столь высокое доверие, с одной стороны, наполняет гордостью, а с другой — вызывает некоторую настороженность. Корни которой тянутся из далекого прошлого.

Да, память народная о делах давно минувших дней, как ни тщатся иные «глашатаи-главари» доказать обратное, все-таки слабеет по мере смены поколений, уступает место более свежим впечатлениям. Но есть и такое понятие как «генетическая память» — может быть, не вполне научное, но вполне себе работающее.

Посему отказ от проекта «патриотического займа» — выпуска «тематических» государственных облигаций в целях пополнения бюджета — безусловно, мудрое решение. Пожалуй, даже наука согласится с тем, что финансово безопасное и прибыльное для народа дело так не назовут.

К масштабным заимствованиям у населения российская власть прибегала, как правило, в критические моменты истории страны. Первый внутренний займ был проведен в 1809 году — в промежутке между войнами с наполеоновской Францией и в разгар войн со Швецией и Османской империей, которые Российская империя умудрилась вести одновременно. Целью мероприятия, как нетрудно догадаться, было поправить расстроенные многочисленными военными предприятиями государственные финансы.

В результате казна получила 3 миллиона рублей — совсем немалую по тем временам сумму. Впрочем, население от такой помощи государству в накладе не осталось. Заем был выпущен всего на год под 7 процентов годовых, и был по окончании срока до копеечки погашен. Сразу после этого, разумеется, был выпущен еще один займ — надо же было как-то погашать прежние долги. Потом — еще и еще… И пошло-поехало.

Внутренние займы были разными, более и менее выгодными для держателей облигаций. Но в целом государство достаточно жестко придерживалось своих обязательств, не оставляло своих кредиторов совсем уж с носом. Перелом в кредитной истории наступил после начала Первой мировой войны, которую в России того времени принято было называть Второй Отечественной.

За годы войны правительство империи разместило шесть внутренних облигационных займов на общую сумму восемь миллиардов рублей. С их помощью покрывалось около 30 процентов всех военных расходов. Если при выпуске первых трех займов ничего не говорилось про их военное назначение — займ и займ, — то уже третий, проведенный в апреле 1915 года, прямо был назван военным и сопровождался достаточно мощной пропагандисткой кампанией. Отпечатанные в ее рамках плакаты призывали: «Патриотично и выгодно! Покупайте военный 5’/2 % заем».

Особенно масштабной — и с финансовой, и с государственно-организационной, и с пропагандистской точек зрения — была пятая военно-кредитная кампания, проводившая с марта по июнь 1916 года и получившая полуофициальное название «Займа Победы». К агитационно-разъяснительной работе с населением были привлечены кинематографисты, священнослужители, политики, общественные деятели, военачальники.

«В этот грозный час вся Великая Россия должна прийти на помощь Государевой казне, все мы должны нести ей сбережения свои, вкладывать их в Военный Заем, — говорилось, к примеру, в обращении к народу командующего Юго-Западного фронта генерала Брусилова. — В этом залог победы, залог той счастливой поры, что ждет нас впереди, когда сломлен и уничтожен будет ненавистный враг…»

Погашать занятые у население деньги планировалось посредством ежегодно проводимых тиражей вплоть до… 1996 года. Правда, в случае отказа от процентного навара власть обещала вернуть занятое быстрее: предполагалось, что с 1921 года облигации можно будет обменять на деньги по номиналу. В общем, даже по дореволюционного меркам мероприятие было хотя патриотичным, но не слишком выгодным для инвесторов. Поэтому-то, собственно, и приходилось прикладывать столько пропагандистских усилий, чтобы разместить облигации.

Последним крупным досоветским военным займом стал «Заем свободы», выпущенный Временным правительством. «Одолжим деньги Государству, поместив их в новый заем, и спасем этим от гибели нашу свободу и достояние», — гласил текст, размещенный на облигации.

Заем выпускался на 49 лет, погашение должно было начаться в декабре 1922 года. Подписка продолжалась вплоть до Октябрьской революции. По имеющимся данным, всего подписалось около миллиона человек, общая сумма вырученных казной средств составила около четырех миллиардов рублей.

Свергнувшие Временное правительство большевики, как ни странно, признали внутренние долги прежних властей — не путать с долгами внешними, которые советская власть «простила» зарубежным кредиторам навсегда и в полном объеме. Правда, признали частично и в стиле, который первый председатель Совнаркома впоследствии сформулировал так: «Формально правильно, а по сути издевательство».

Декрет ВЦИК от 21 января 1918 года «Об аннулировании государственных займов» извещал среди прочего о следующем: «Малоимущие граждане, владеющие аннулируемыми государственными бумагами внутренних займов на сумму не свыше 10.000 рублей (по номинальной стоимости), получают взамен именные свидетельства нового займа Российской Социалистической Федеративной Советской Республики на сумму, не превышающую 10.000 рублей. Условия займа будут определены особо».

Одним словом, новая, пролетарская власть показала держателям «патриотических» облигаций большую пролетарскую дулю. Чуть больше повезло подписчикам «Займа Свободы»: 16 февраля 1918 года Совнарком узаконил использование в обращении наравне с кредитными билетами облигаций займа с номиналами 20, 40, 50 и 100 руб.

Так что часть вложенного инвесторы смогли вернуть. Но в любом случае небольшую: стремительно раскручивающая гиперинфляциция быстро обесценила этот неожиданный подарок советской власти. В 1921 году покупательная способность 50-тысячной купюры приравнивалась к довоенной монете в одну копейку. А в 1922 году старые облигации и прочие денежные эрзацы вообще были изъяты из обращения.

Впрочем, к своим кредиторам советская власть относилась с ничуть не бОльшим почтением. Хотя сперва большевики «стлали» довольно мягко. Первые советские внутренние займы имели, конечно, немало отличий от дореволюционных (можно вспомнить, например, облигации хлебного займа 1922 года, номинировавшихся в пудах зерна), но совпадали со старорежимными в главном — были добровольными.

Однако затем все чаще размещение облигаций стало производиться государством в принудительном порядке, а во второй половине 1920-х этот принцип окончательно восторжествовал. При этом обязательства государства по займам перманентно пересматривались: доходность понижалась, а сроки погашения отодвигались.

В военные и послевоенные годы займы превратились, по сути, в форму налога. Нормой считалось, когда на приобретение облигаций очередного займа советский трудящийся тратил в год свой месячный оклад. Но нередко людей заставляли подписываться на значительно большие суммы — на два и даже три оклада. К 1957 году общая сумма задолженности государства населению по займам достигла около 300 миллиардов рублей.

О значении этих заимствований для экономики страны много сказано в постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О государственных займах, размещаемых по подписке среди трудящихся Советского Союза» от 19 апреля 1957 года:

«В годы первых пятилеток займы помогли Советскому государству построить Магнитогорский металлургический комбинат и ДнепроГЭС, Сталинградский и Харьковский тракторные заводы, Московский и Горьковский автомобильные заводы, Уралмашзавод, Ростсельмаш и многие другие крупные предприятия, новые города, железные дороги, машинно-тракторные станции, совхозы. В годы Великой Отечественной войны средства, полученные государством от займов, покрыли около 15 процентов всех военных расходов страны. В послевоенный период займы способствовали быстрому восстановлению и развитию народного хозяйства СССР… Достаточно сказать, что в течение пятой пятилетки народ дал взаймы государству сумму, равную стоимости пятнадцати таких гигантских гидроэлектростанций, как Куйбышевская ГЭС».

Ни о каком принуждении, настаивали руководители партии и правительства, не было и речи. Необычайно легкое расставание трудящихся со своими кровными они объяснили необычайно высокой политической сознательностью: «Капиталистам никогда не понять души советского человека, выросшего в условиях советской действительности, для которого цель жизни — не личное обогащение, а общее благо, подъем экономики всей страны…»

Но самое циничное, что столь красиво и пышно обставлялся не возврат занятых у народа средств, а прямо противоположное — дефолт. Нет, такое слово в постановлении, разумеется, отсутствовало. Во-первых, его вообще не было в тогдашнем политико-экономическом лексиконе, а, во-вторых, отказ от обязательств происходил, как утверждалось, с согласия самих кредиторов: «Поставленные на обсуждение трудящихся предложения повсеместно встретили полное понимание и единодушную поддержку».

Погашение ранее выпущенных займов, размещавшихся по подписке среди населения, откладывалось, согласно постановлению, на 20 лет, а в полном объеме — на 40: выплаты должны были возобновиться в 1977 году и производиться в течение 20 лет, равными частями ежегодно. Однако выпуск новых «подписных», читай «принудительных», займов приостанавливался.

Такой «нулевой» вариант, уверяли ЦК и Совмин, шел на пользу и государству, и гражданам: «Займы не могут существовать вечно. Если продолжать выпускать их в больших размерах, чем, например, в 1956 году, то это будет уже обременительно для населения… Прекратив выпуск новых займов и продолжая в то же время выплаты населению по тиражам выигрышей и тиражам погашения ранее выпущенных займов, государство вынуждено было бы сокращать ассигнования на нужды народного хозяйства и на улучшение благосостояния трудящихся».

В конце концов этот долг был все-таки погашен. Выплаты начались даже чуть раньше указанного срока, в 1974 году (такое решение было принято на XXIV съезде КПСС), и продолжались до 1991 года. Но полноценным возмещением это назвать трудно: деньги возвращались без набежавших за десятилетия просрочки процентов, фактически по номиналу — с учетом проведенной в 1961 году деноминации.

Учитывая сильно изменившийся за эти годы масштаб цен, финансовая операция в конечном итоге оказалась крайней выгодной для государства и крайне разорительной для его кредиторов. Не более выгодным для населения был и самый последний советский внутренний заем — 1982 года. Здесь история погашения еще более запутанная и полностью до сих пор не законченная. Ну а про историю дефолта 1998 года и говорить нечего — и так, думается, все помнят.

Короче говоря, кредитная репутация государства Российского подмочена очень сильно и совсем сухой станет совсем не скоро. Пройдет еще немало времени, прежде чем призывы со словами «патриотично и выгодно» перестанут восприниматься как уговоры кота и лисы из знаменитой киносказки: «Не прячьте ваши денежки по банкам и углам. Несите ваши денежки, иначе быть беде…». При условии, разумеется, что не появится новых мокрых пятен.